«Мюзикл смерти». Как на Дубровке погибло 130 человек. 20 лет трагедии «Норд Ост».

Когда-то это было просто название мюзикла, который пользовался большой популярностью. Сегодня для каждого жителя России «Норд-Ост» стал символом трагедии, разыгравшейся 23 октября 2002 года в Театральном Центре на Дубровке. В Москве, в сердце России. «Норд-Ост», теракт— эти слова стали синонимами.

«Мюзикл смерти»

20 лет минуло с тех пор. Но трудно осознать, как такое могло случиться. 130 погибших, из них — 10 детей. Сотни пострадавших, ведь каждый из тех, кто был тогда в зале, пронес ту боль, что пришлось пережить, через долгие годы. И не забудет о ней никогда. 

Тайфунам дают женские имена. Названия у терактов рождаются спонтанно. И, если «Беслан» окрестили по имени маленького городка, где пострадали учителя, школьники и родители. То данный теракт стали называть по имени мюзикла, поставленного по роману Каверина «Два капитана». Спектакль пользовался большой популярностью, зал был заполнен. Поэтому пострадало такое большое количество людей — 916. Каждому девятому из них выжить не удалось.

«Нород-Ост» стал настоящим «мюзиклом смерти».

Захват

Как все было? Микроавтобусы – их было три — подъехали к Театральному Центру к девяти часам вечера. Конечно, здание охранялось. Но кто мог предполагать, что пятерым охранникам когда-нибудь придется вступить в настоящий бой? А против хулиганов у них имелись лишь электрошокеры и газовые пистолеты. Вооруженные боевики обезоружили мужчин в считанные секунды.

Благодаря предварительно проведенной разведке, террористы действовали четко по плану. Часть их стремительно обошла подсобные помещения, проверяя — кто там есть? Именно в эти первые минуты, поняв, что происходит недоброе, несколько артистов и служащих сбежали через окна и запасные выходы. Остальных бандиты забрали с собой в зрительный зал.

Когда мужчина с закрытым лицом и автоматом поднялся на сцену, зрители подумали, что так и должно быть, это часть представления.

Так был прерван мюзикл «Норд-Ост», захват состоялся.

Число боевиков до сих пор не установлено точно. По разным источникам их было – от 40 до 52.

Тщательная разведка

Позже ФСБ установит, что подготовка к теракту началась еще летом, а возглавил ее Руслан Эльмурзаев. Оружие – автоматы, пистолеты, взрывчатку и гранаты чеченцы перевозили сначала в грузовике. Поверх для маскировки были насыпаны яблоки. Но позже грузовик сломался, пришлось перейти на легковые машины. Затем Эльмурзаев взял в кредит микроавтобусы. Также были куплены автомобили. А чтобы они спокойно дождались своего часа, чеченцы арендовали гараж. Приезжали в столицу небольшими группами в течение октября. Кто-то на автобусе, кто-то на самолете. Селились на съемных квартирах.

Театральный Центр не рассматривался тогда, как единственная цель. Организаторы остановились на трех вариантах. И начался тщательный анализ. Что выбрать? Дворец молодежи? Театр эстрады? Или все-таки здание на Дубровке? Выбор пал на  Дубровку. Зал там огромный, народа будет много. А вот подсобных помещений мало, легче «работать», держать все под контролем.

Сами боевики тоже проходили строгий отбор. Младшему было 16 лет, старшему – 48. Помощница Шамиля Басаева — Ясира выбрала несколько молодых женщин. Каждая из них знала – вернуться назад не придется.

Изменили и дату нападения. По первоначальному плану все должно было случиться 7 ноября, в знаковый для России день. Чеченцы намеревались не ограничиваться взятием заложников. Они собирались взорвать в людных местах машины. Но один из автомобилей был подорван раньше — 19 октября. Пострадавших оказалось немного, и правоохранительные органы сочли происшедшее обычной разборкой между бандитами.

И все же сотрудники органов начали проверки. Стало ясно – теракт может быть сорван. Поэтому его перенесли на более ранний срок.

Руководители теракта

Главным организатором был чеченец Шамиль Басаев. Он имел «кровавый опыт». Летом 1995 года его люди захватили больницу в Буденновске, погибли люди. А захват в Москве должен был приковать внимание всего мира.

Конечно, ворваться в Госдуму или Дом Правительства было бы еще эффектнее и вызвало бы больший резонанс. Но террористы поняли – не потянут. Слишком серьезная там охрана. А вот театр казался более-менее легкой добычей.

Мовсару Бараеву, одному из главарей, было 23 года, но повоевать он успел. А Руслан Эльмурзаев, не только приобрел к той поре боевой опыт, но и прошел специальную диверсионную подготовку.

Как это было

Заложники «Норд-Оста» не успели опомниться. Одна группа в чёрном быстро поднялась на сцену, другая смешалась со зрителями, рассредоточилась среди них. После того, как прозвучала автоматная очередь, стало ясно, что стряслась беда.

Захватчики сразу начали минировать зал. В тот момент они еще не выдвигали никаких требований. Некоторые смогли позвонить близким. Люди сообщили о том, что они захвачены. Боевики предупредили — если силовики откроют огонь,  будут расстреливать по десять пленных за каждого погибшего «своего».

Телефоны отобрали. Бомбы подвесили очень грамотно — по периметру. В центре зала поместили осколочно-фугасные снаряды. В случае штурма шансов выжить не было ни у кого. Ни у чеченцев, ни у людей, которых они захватили.

Помимо мужчин здесь находились и женщины-смертницы. Скользили как черные тени. Лица были закрыты, а «пояса шахидов» не оставляли сомнений в  намерениях.

Реакция властей

Реакция последовала сразу. Здание окружила милиция и военные. Больницы Москвы стали спешно готовить к приему раненых. Экипажи «скорой помощи», хирурги, анестезиологи – все были подняты по тревоге.

Ждали требований, которые выдвинут захватчики. От этого зависело всё: дальнейшие действия власти, жизнь мужчин, женщин, детей. Нужно было установить контакт с теми, кто внутри.

Первым такую попытку предпринял депутат Асламбек Аслаханов. Он представлял в Думе Чечню.

Отчасти он преуспел — в третьем часу ночи боевики отпустили 17 захваченных ими людей.

Спецслужбы не оставляли попыток. Переговоры продолжались до девяти утра. Позже взятые в плен станут рассказывать, что чеченцы, очевидно, принимали какие-то тонизирующие средства. Ведь они несколько суток находились в полной боевой готовности, никто не мог позволить себе даже короткого отдыха.

Вскоре стало известно, что внутри находятся иностранцы. Стали подъезжать дипломаты других государств.

Подвиг переговорщиков

К полудню террористы заявили, что будут разговаривать с Немцовым, Явлинским, Хакамадой. Побывала внутри и журналистка Анна Политковская. Каждый, кто шёл на переговоры, не знал — выйдет ли он живым. Но это не останавливало людей.

Иосиф Кобзон говорил, что ему не давала покоя одна мысль – он должен быть там. И артист пошёл. Ему удалось вывести женщину, троих детей и англичанина.

В пять вечера убили девушку, пытавшуюся пройти внутрь. А немного позже двум женщинам удалось сбежать. Попросились в туалет, ушли через окно. Им стреляли в спины, но беглянки остались живы.

Канал «Аль-Джазира» передал обращение. Оно было записано заранее. И содержало основное требование – Россия должна вывести войска из Чечни.

В ночь на 25 октября в театр вошёл врач Леонид Рошаль. Сначала к нему отнеслись с подозрением – ведь он появился с пустыми руками. Действительно ли он медик? Доктор объяснил – ему нужно оценить обстановку, выяснить, что требуется пленникам. Позже он передал людям лекарства и средства медицинской помощи.

Несколько часов спустя, отпустили семерых взрослых и восьмерых детей.

Обещания

Днём в Кремле состоялось совещание. Глава ФСБ Патрушев пообещал оставить чеченцев в живых, если они отпустят захваченных. До вечера предпринимались попытки переговоров. Среди лиц, обращавшихся к боевикам, были как политики, так и медийные фигуры. Свободу получили три женщины и мужчина.

На рассвете 26 октября прогремели взрывы, послышались автоматные очереди. Позже всё стихло. Стало известно, что двое граждан убито, ещё несколько – ранено.

В начале седьмого утра снова прозвучали взрывы, и раздалась стрельба. Вскоре представители ФСБ заявили, что с террористами покончено. Подъехали машины «скорой помощи», автобусы, началась эвакуация пострадавших. Стало известно, что 36 чеченцев уничтожено, гражданских на тот момент погибло – 67. Позже число увеличилось.

Воспоминания заложницы

Им до сих пор трудно об этом вспоминать, но и забыть тоже невозможно.

Ольга. Тяга к прекрасному.

— У меня муж в те дни был в Москве в командировке. И мы с маленькой дочкой приехали его навестить. Несколько дней гуляли по столице, я показывала Наташе то, что ей — по ее возрасту — было интересно посмотреть. Остановились мы у нашей родственницы. И вот в последний день, завтра нам надо было уезжать. Мы с мужем решили провести время вместе. Посидеть в кафе, сходить в театр.

Тётя сказала:

— Погода плохая, ну куда вы ребёнка потащите? На взрослый спектакль? Лучше мы с Наташей мультики посмотрим, пирожки пожарим к вашему приходу, а вы идите.

Я написала тёте Лиле свой телефон прямо на обоях, чтобы она могла позвонить, если вдруг что. Какое-то у меня с самого начала было чувство тревоги. Я себя ругала – мол, переживаю ни с того ни с сего, так нельзя.  А погода и вправду была мерзкая. Мы же как привыкли? В театр идёшь нарядная, берёшь с собой туфельки на каблуках. А тут просто хотелось поскорее зайти внутрь и согреться.

Среди людей, у входа я заметила несколько мужчин кавказцев. Спрашивали лишний билетик. Не знаю, почему, но это ещё больше встревожило. Или я сейчас так задним числом думаю?

Когда начался мюзикл – я обо всём забыла. С детства люблю книги Каверина, «Двух капитанов» не раз перечитывала. И вот идёт второе действие, летчики танцуют, вдруг на сцене появляется мужчина с автоматом…

Начало ада

Я решила, что кто-то сбежал, преступник какой-то важный. И теперь военные его ищут даже в театре, во время спектакля. А  когда грянули выстрелы, и мужчина гаркнул, что это не шутки… Стало ясно — они из Чечни.

Они всё делали очень быстро. Муж шёпотом объяснил, что минируют зал. Помню этот трескучий звук — разматываемой ленты скотча. И запах. Прежде никогда не обращала внимание на то, что скотч пахнет, а тут… До сих пор этот запах приводит меня в содрогание.

Нам с мужем не дали позвонить домой. Телефоны отобрали. И почему-то до самого конца, до того, как пустили газ – это казалось мне самым горьким и обидным. Я могла бы еще раз, в последний раз услышать голос дочери, а этой возможности меня лишили.

В первые часы страшно было ужасно, но жила и надежда. Всё это казалось безумием. Мы в Москве, двадцать первый век, и вот что происходит. На каждого, кто входил, мы так смотрели! Вдруг это переговорщик, или тот самый, кто всё решает?! И нас отпустят…

Но время шло, а люди сидели. Сначала я думала, что тётя Лиля будет волноваться, почему мы не возвращаемся.

Муж говорит:

— Она  знает, что случилось.

— Откуда?

— Ты что, не понимаешь? Да про нас же передают во всех новостях.

Только тогда до меня дошло. Что не только тётя Лиля — весь мир, наверное, знает.

Надежда на лучшее.

Мне так сложно передать свои мысли… Сначала думала – даже если будут взрывы, может быть мы уцелеем? Ближайшую бомбу прикрепили не совсем рядом с нами. Возможно, осколки нас ранят, но не насмерть….  Только о Наташе думала. Ведь она станет круглой сиротой в один миг. У меня – одна мама, у Сергея – правда, и отец, и мать. Господи, какое им горе будет нас хоронить! У моей мамы сердце больное. Она всегда говорила – мол, если с тобой что случится – я не переживу.

А потом физические страдания вышли на первый план. В туалет нас очень неохотно пускали. То есть,  вообще нельзя было выходить, люди шли к оркестровой яме. Один раз там провод закоротило, что ли, чуть пожар не начался. Потушили. И вот терпишь до последнего, оттягиваешь этот момент. Потому что понимаешь, пойдешь  – могут застрелить. А когда  сил нет – тут могут и не выпустить.

Я шахидку одну все просила, говорила:

— Ты же тоже женщина, должна понять… Можно?

Она в ответ бросила:

— Я же терплю!

Детей было очень жалко. Рядом с нами их было немного. Но было видно, как они маялись. Время идет – пить же хочется, встать, ноги размять. Но ничего нельзя. И вот когда я на детей смотрела, то думала, что еще счастливая. Наташка у меня не здесь, не в этом ужасе. Она в безопасности.

Утро того самого дня.

Когда началось то утро, последнее, я не спала. Какое там – спать! Голова болела очень, муж тихонько спрашивал – нет ли у кого таблеток? Мне передали – кто-то оторвал от блистера две таблетки цитрамона. А воды же нет, во рту все пересохло. И всё-таки я их как-то проглотила. А

Сергей говорит:

— Оля, газ…

В эти дни он говорил, что, если не удастся договориться и нас не отпустят, то это будет выход – всех «вырубить» газом. Я, дурочка, думала, что мы просто уснём, это не страшно. Быстро придём в себя. Последнее, что  помню —  Сергей тащит меня на пол, хочет собой прикрыть. А я так мечтаю избавиться от этого ужаса, что готова вдыхать газ – лишь бы отключиться поскорее.

Приходила в себя очень тяжело. Было такое чувство, что тону и никак не могу вздохнуть. Чужие голоса спрашивали, как меня зовут, я говорила: «Оля», и снова проваливалась в небытие. Когда  стало легче, я очнулась, долго не могли найти мужа. Его увезли в другую больницу. И, видимо, он какое-то время был на грани. Тётя видела его фамилию в списке погибших. Но слава Богу, мы оба выкарабкались.

Столько лет прошло. Те, кому посчастливилось уцелеть, давно, наверное, живут обычной жизнью. А я после этого больше ни разу не ходила, ни на спектакли, ни даже в кино.

Уж слишком театр «Норд-Ост» врезался в память.

Дети среди заложников

Внутри оказались и дети. После выяснилось, что их было около сотни. Десять — погибло.

С этой просьбы — отпустить ребят, начинали разговор те, кто шёл в качестве переговорщиков — Иосиф Кобзон, Анна Политковская.

Кобзону удалось вывести детишек, Политковской отказали:
— Наши дети гибнут в Чечне. Русские должны на себе почувствовать, как это, — сказали ей.

Большинство детей находилось вместе со взрослыми, но остальные… Юные артисты, подростки… Кто-то пришёл своей компанией… Несколько девочек пытались выдать себя за иностранок, надеясь, что их отпустят. Но бандиты потребовали показать паспорта.

Маша

— Очень хотелось пить. Для нас разрешили передать немного воды. Всем её не хватило, но мне досталась пара глотков.

Я смотрела на эту девушку в чёрном, которая стояла недалеко от меня. На шахидку. Мне казалось, что она совсем молодая, может быть, только что закончила школу. Она же тоже когда-то училась читать, писать, мама её любила. Наверное, у неё были какие-то мечты о будущем. Как же она пошла на такое? Ведь террористы не раз говорили, что они готовы на всё. Что они умрут вместе с нами. Значит, она пошла на верную смерть.

А ещё эта девушка давала валерьянку женщинам, тем, кто плакал…

Андрей

— Я больше всего переживал за Юлю – девочку, которая мне нравилась. Мы пришли смотреть мюзикл своей компанией.

Раньше думал — что-нибудь сделаю для Юльки. Пусть не героическое, но то, что произведёт на неё впечатление. Вроде бы, момент настал. Но что можно было сделать в тех условиях? Был пример – нервы сдали у какого-то мужчины, и он просто бросился на захватчиков. Его убили. Мы все были беспомощными.

Юля плакала. Ей очень жалко было не себя, а свою маму, которая осталась дома. Та не хотела её пускать. И Юлька повторяла:

— Зачем я сюда пришла? Ну вот зачем?

Как будто она была в чем-то виновата. А я надеялся, что всё будет хорошо. Не верил, что мы можем умереть. Просто хотелось, чтобы скорее нас освободили.

Про еду мы не думали. У всех был очень сильный стресс. Есть не хотелось. Вот пить…У одной девочки из нашей компании были с собой леденцы. Но мы успели взять только по одному. Она эти конфеты передала куда-то в ряды, там совсем маленькие сидели.

Я не знал, чем это кончится. Но думал, что если всё-таки будет взрыв, то я закрою Юлю собой.

Оксана

— У меня было чувство, как будто мы все на корабле, и этот корабль тонет. И мы тонем – взрослые, дети. И эти люди в чёрном, с оружием тоже гибнут. Я была ещё совсем маленькая, пыталась натянуть кофточку на голову, оказаться «в домике». Тогда было не так страшно. Мама меня всё время прижимала к себе, не отпускала. У неё будто руки закостенели. А как нас освободили, я не, помню, конечно. Когда дали газ, я спала. Ведь было раннее утро. Пришла в себя в  больнице, рядом были только чужие люди, врачи, медсёстры. Я кричала «Мама!» так, что в ушах звенело. Долго звала. Только на другой день узнала, что мама осталась жива.

Первые жертвы

Когда прозвучало основное требование – вывести войска из Чечни, собравшимся стало ясно, что они обречены. Решение о прекращении войн принимают не так. И за два дня решить ничего невозможно.

Было неизвестно, сколько времени продлятся переговоры. Мужчины в чёрном бросили в зал шоколадки и минеральную воду, которую нашли в буфете.

С улицы в Театральный Центр вошёл полковник Васильев – он пытался договориться о том, чтобы всех отпустили. Его расстреляли.

Оля Романова хорошо знала входы в здание. В детстве она занималась здесь в кружках. И теперь ей удалось проникнуть внутрь, но её тоже убили. Говорили, что приняли за сотрудницу ФСБ. По другой версии, Ольга отказалась повиноваться.

Геннадий Влах сказал, что ищет сына. Но мальчика внутри не оказалось. Боевики решили, что Влах лазутчик и застрелили его.

 «Норд-Ост», погибшие — отсчет начался.

Переговоры

С самого начала все надежды  были на переговорщиков. Но особого успеха тем добиться не удалось.

Асламбек Аслаханов пытался убедить захватчиков, что чеченцы не воюют с женщинами и детьми. Он говорил, что боевики вели себя очень грубо, угрожали ему, сказали, что разговора не получится.

Побывали в те часы тут и представители Красного Креста. Иосиф Кобзон убеждал главарей, что за пару дней войска из Чечни вывести невозможно, и у захватчиков есть шанс сохранить себе жизнь. Но услышал в ответ — они пришли сюда умереть. Кобзону отдали трёх детей, он сумел вызволить из неволи и мать двоих девочек.

Неудача постигла и Григория Явлинского, который выступал против войны в Чечне. Он говорил, что террористы не могли сформулировать точно, чего хотели. Безрезультатно пытался добиться каких-то результатов Евгений Примаков. Позже Бараев потребовал представителей Президента. Утром должна была состояться встреча с генералом Казанцевым. По одной из версий боевики хотели потребовать самолет и из-за границы сделать несколько антироссийских заявлений.

Штурм

Когда люди внутри стали гибнуть, было принято решение о штурме. На технические этажи пробрались спецназовцы, разобрали вентиляцию. И на рассвете в зал пустили нервно-паралитический газ. У террористов были респираторы, и еще какое-то время они отстреливались. Но их уничтожили достаточно быстро. К счастью, здание не было взорвано.

Опыта подобных операций не было, поэтому были допущены определённые просчеты. Это касалось организации помощи пострадавшим.

«Газовая камера»

Газ применили для того, чтобы террористы не успели подорвать боеприпасы. Использовали «спецрецепт» на основе фентанила. На сегодняшний день специалистами установлено, что использовались два сильных анестетика. Но точный состав газа и пропорции веществ остаются неизвестными. 

Фентанил применяют в условиях больницы, после чего врачи начинают искусственную вентиляцию лёгких, так как самостоятельно больной дышать не может. Пострадавшим на Дубровке срочно требовался «антидот». А подбирался он опытным путем, так как никто из медиков не знал, что за газ применили. Людей в бессознательном состоянии доставляли в больницы в течение нескольких часов. И для многих такое промедление стало критическим. Позже отметили: слишком далеко от театра стояли «скорые». Нужно было везти бесчувственных пациентов в ближайшие медцентры, а их доставляли по привычным маршрутам.

Смерть от удушья. Роковые последствия.

В результате выжить удалось тем, кто своевременно получил антидот, кого вовремя доставили в больницу. Часть пострадавших спасти не удалось. Среди них были и дети, и молодежь.

Оставшиеся в живых получили тяжелый шок. Одна из женщин, потерявшая сына, пыталась покончить с собой. Другим еще долго пришлось приходить в себя. Кто-то обратился к психологам. Жертвы «Норд-Оста» основали организацию, призванную защищать их интересы.

Заключение