Блокадный Ленинград — трагедия, выделяющаяся даже на кровавом фоне Великой Отечественной войны. Он был окружён не только немецкими, но и финскими войсками. Город находился в кольце с 8 сентября 1941 года — 872 дня — до 27 января 1944 года. Только в первое, самое тяжёлое для ленинградцев полугодие, зимние и весенние месяцы 1941- 42 годов — погибло свыше 640 тысяч человек. Точное количество жертв едва ли будет когда-то установлено. Многие люди умирали уже в эвакуации от последствий дистрофии.
26 января 1944 года советские войска освободили город Красногвардейск, тем самым прорвав блокаду. Немецкие войска отступили. А вечером 27 января те жители Ленинграда, которые в силах были выйти на улицу, ликовали под артиллерийский салют. 324 орудия дали 24 залпа. Так ленинградцы вместе с воинами праздновали историческое событие, память о котором никогда не померкнет.
Содержание
Бабушкин дневник
Моя бабушка Нина была очень сильным человеком. Родилась она не в Ленинграде, а в небольшом городе на Волге. Но в школе училась блестяще, и решила поступать в институт в «Северной столице». Там она встретила начало войны. В Ленинграде же пробыла большую часть блокады, пока её, вместе с другими «доходягами» не вывезли по «Дороге жизни».
Бабушка не любила рассказывать о прошлом. После всего, что ей пришлось перенести, в её характере появился особый «стержень». Какие бы испытания не выпали на долю — их нужно выдержать, надо победить. Это было жизненным кредо. Подруги бабушки, когда вспоминали войну, плакали. Но я никогда не видел бабушку Нину со слезами на глазах. И обо всём, что с ней произошло во время блокады, узнал гораздо позже. Уже когда её не стало — из дневника, оставленного нам в наследство. И сегодня мне хочется поделиться отрывками из него.
Любовь с первого взгляда
Я полюбила Ленинград сразу, с первой минуты нашей с ним встречи. Поезд пришел ночью, но это была особая ночь – белая. Когда — как сказал поэт — вечерняя заря почти сливается с утренней. Нужно было ехать к родственнице, но я прямо с чемоданом пошла по городу. Была не в силах оторваться от его завораживающей красоты, видя воочию те места, о которых читала с детства.
Поселилась я в центре, у тёти Иры – в большой коммунальной квартире. Как и родители, тётка отговаривала меня поступать на химический факультет, где изучали пиротехнические вещества. Все хором убеждали, что нужно выбрать более «женскую» профессию. Но химия была моей страстью. Я прошла собеседование – и была зачислена.
Первые месяцы войны
Война началась, когда я перешла на второй курс. Помню заплаканные глаза Жени – эта девушка жила в соседней комнате. Два дня назад у них в школе был выпускной вечер. Женя мечтала учиться дальше, хотела стать артисткой — и вот всё рухнуло. Всех её бывших одноклассников, юношей — тут же забрали на фронт. Как и моих сокурсников. Мне пришлось прервать учёбу.
Но сидеть без дела было немыслимо, и об эвакуации я тогда не думала. Хотелось помочь любимому городу. Я устроилась санитаркой в эвакопункт. Немцы подошли к городу быстро. И голод нам пришлось испытать почти сразу после начала войны.
В первых числах сентября фашисты разбомбили Бадаевские продовольственные склады. Потом людям с трудом удалось собрать какие-то остатки: горелый сахар, опалённую муку… Хотя больших запасов там не было – Ленинград всегда питался, что называется, «с колес».
Голод
И запасов продуктов жители тоже до войны не делали. Правда, в нашей квартире жила женщина – она приехала из деревни за пару лет до войны. Она всегда очень бережно относилась к хлебу. Если оставались какие-то кусочки — обязательно сушила сухари. И к тому времени, когда начался голод, у неё был мешок этих сухариков. И ещё она солила капусту. Уже во время блокады меняла вещи на подмороженные капустные листы и заквашивала их. И обязательно хоть сколько-то давала детям, которые жили в коммуналке. Поделиться едой тогда было…ну не знаю, с чем сравнить… Как сдать кровь, что ли… Такой вот, незаметный другим подвиг.
Я работала с ранеными. Им власти старались обеспечить всё лучшее, в первую очередь. Но это «лучшее» представляло собой водянистую кашу. Ты разносишь тарелки, тех бойцов, которые сами есть не могут, кормишь с ложечки. Но попробуй хоть ложку облизать потом! Тебе сразу доверия не будет — сочтут, что ты можешь еду у раненых украсть, работу потеряешь. И даже, когда ты уже с трудом на ногах держишься, и в голове от слабости всё плывет, ты про это помнишь. Слава Богу, что я ни разу не соблазнилась! А многие девочки не выдерживали «экзамен», и их увольняли.
Подлинные ценности
Что помогало выжить? Сосредоточенность на работе — все мы, от врача до последней санитарки понимали, насколько необходим наш труд. Скажу о себе. Бывало, что уже нет сил вымыть полы, поднять даже полведра с водой. Но ты знаешь, что здесь раненые, а значит — должно быть чисто. И каким-то образом у тебя получалось сделать то, что нужно, через любое «не могу».
И еще запомнился такой трогательный момент. У нас работала пожилая медсестра, держалась она из последних сил. А жила далеко, и ей нужно было каждый день добираться до эвакопункта, а вечером возвращаться. И вот за ней стал приходить муж – он был уже совсем старенький, на фронт его не взяли. Он приходил с санками, заставлял свою Клаву сесть, и вёз домой, чтобы она хоть немного отдохнула, сэкономила силы. Трудно представить себе, как тогда ходили люди — передвигали одну ногу, потом другую, держались за стены… И мы боялись, что старичок этот тоже свалится где-то по дороге, он ведь тоже теплился, как фитилёк – в чем только душа держалась! Но они оба с Клавой выжили — их спасла любовь.
А эти огороды, на которых работали даже маленькие дети – как их забыть? До сих пор на стенах Исаакиевского собора следы от осколков снарядов. Трудно представить, что в годы войны, тут, в центре города, были сплошные грядки. На площадях, в парках, на набережных люди сажали овощи. Возле Исаакиевского наливались соком кочаны капусты. Ленинградцы понимали, что хороший урожай — это их спасение.
Ведь к тому времени люди уже ели всё, что даже условно считалось съедобным. Варили кожаные ремни, разводили столярный клей – он застывал, и был похож на холодец. Во вскипяченную воду добавляли немножко дрожжей, и казалось, что этот «суп» пахнет грибами.
Драгоценности, которые в мирное время, стоили бы громадных денег, обменивали на съестное. За брильянтовое колье просили булку хлеба.
Ленинградская блокада — это время, когда пришлось переосмысливать систему ценностей.
Самая трудная тема
Людоеды в блокадном Ленинграде — это то, о чём до сих пор стараются не говорить. Слишком страшно. Когда ленинградцев вывозили по льду «Дороги жизни, через Ладожское озеро, и дальше эвакуировали по железной дороге, расселяли по городам и сёлам — слово «людоедство» сопровождало их, об этом упоминали шёпотом. Нельзя было спросить ленинградцев об этом прямо. Каждый понимал – окажись он на грани голодной смерти, неизвестно, как бы повёл себя. И кто сможет осудить, скажем, мать, которая отрубала куски от тела своего умершего ребёнка, чтобы сварить их, и накормить остальных детей?
Это был парадокс, но многие ленинградские дети, ставшие потом беженцами, боялись мяса. Потому что в их собственном городе котлета могла быть приготовлена только из человечины. Больше достать мясной фарш в Ленинграде было неоткуда. Все птицы, крысы, кошки, собаки были съедены в первую же голодную зиму.
Впрочем, тут я лукавлю, не все. Я знаю нескольких питомцев, которые пережили со своими хозяевами блокаду. Кота, который умудрялся ловить мышей и воробьев, и приносил их в семью. Пуделя, который едва не умер со своей хозяйкой, но потом вместе с ней был отправлен в тыл.
Немецкая овчарка
Для меня это очень трудный момент. Один раз я не выдержала, привела домой бродячую собаку. Пожалела её — немецкая овчарка, видно было, что очень умная, худая как скелет. Может, владельцы умерли или им удалось уехать — без неё… Когда я позвала пса, он пошел за мной. Мне совершенно нечем было его кормить – разве что поделиться похлебкой. Тот крошечный кусочек хлеба, который я получала по карточке, я не ела сразу, а варила его в кипятке, чтобы получился «суп». Иногда вместо хлеба я добавляла в воду немного муки, получалась «затируха». Только это я и могла дать собаке, отняв у себя. Я понимала, что это плохая идея — взять пса. Я уйду в эвакопункт — и его могут убить и съесть соседи. Но овчарка ушла сама.
Она долго смотрела на меня молящими глазами, клала лапу на колени — просила есть. А потом подошла к двери и стала в неё скрестись. Она надеялась добыть себе еду где-нибудь на помойке. Так не хотелось её выпускать! Я понимала, что на улице не уцелеть – кто-то подманит и убьёт. Но она ушла.
Маленькие радости
Были ли у нас какие-то радости в это страшное время? Были. Когда вечером доберёшься домой, и в комнате топится маленькая буржуйка. Сядешь возле неё, и будешь пить кипяток из чашки, чувствуя, как согреваешься изнутри. Топили люди тогда всем, чем только можно было. Рубили на дрова мебель, сжигали книги – ничего уже было не жаль. И этот самый кипяток доставался не так просто, нужно было принести воду из реки. Зимой — из проруби. А город в это время, зачастую, обстреливали, бомбили.
Мороз и голод, на улицах трупы людей, запорошенные снегом. Никогда я не видела и не увижу ничего страшнее.
Дорога жизни
Конечно, в блокадном Ленинграде люди погибали не только от голода. Обстрелы, бомбёжки — всё это уносило жизни. Но я оказалась на грани смерти из-за ангины, давшей осложнения на сердце. Мало что помню о тех днях, когда я пылала от высокой температуры и думала, что вот-вот умру. Меня спас врач, с которым вместе работала. Я знала, что он был влюблен в меня, хотя и не мог показать этого. Никита был женат, его семья успела эвакуироваться в далекий уральский город.
Никита добился того, чтобы меня вывезли по «Дороге жизни» блокадного Ленинграда.Я сказала, что не поеду без тёти Иры, и он отправил нас вдвоем. Мы ничего не взяли с собой, только чайник. Вещей уже не было, да и ослабели мы настолько, что какая там поклажа!
Помню этот бесконечный путь на грузовике по льду Ладожского озера. Вокруг рвались снаряды, шоферы ехали с открытыми дверцами кабин, чтобы выпрыгнуть, если машина вдруг провалится под лёд. А я уже находилась в таком состоянии, что мне всё было безразлично. Тётя Ира молилась, а я смотрела в небо, с которого падал снег, и мне хотелось одного — чтобы это поскорее кончилось.
За время пути в нашем грузовике умерла девочка лет пяти. Тем, кто находится на грани голодной смерти, нельзя мёрзнуть. И эта крошка не пережила дорогу.
Серебряный крестик за два ломтика хлеба
…Потом нас везли в поезде. Составы, подобные нашему, подолгу стояли на станциях — пропускали военные эшелоны, выгружали трупы. Местные жители приходили к вагонам, хотя запах стоял очень тяжелый. Пахло мёртвой плотью. Мы к тому времени были уже не похожи на людей – черепа, обтянутые кожей, костлявые руки, огромные глаза. У кого ещё что-то было ценное — пытались обменять на хлеб. Тетя Ира отдала последнее, что у нас осталось — серебряный крестик, за два ломтика. Помню, как долго держала во рту, сосала каждую хлебную крошку.
И ещё вспоминаю женщину, которая перекладывала штабеля трупов. Она искала дочку. Женщина эта была местная, а дочь, как и я, уехала учиться в Ленинград. И она уже не надеялась увидеть её живой.
До конца войны мы с тётей Ирой прожили в деревне, в Горьковской области. Когда пришла весна, я целыми днями сидела, привалившись к стене избы, в которой нас поселили. Казалось, что кожей впитываю солнце, а вместе с ним — жизнь. И я жевала всё подряд, тянула в рот листья, травинки. В деревне тоже было голодно, хотя, конечно, не сравнить с Ленинградом. И работали все тяжело. Сын нашей хозяйки — было ему девять лет — сам перекрыл крышу избы. За это мать сварила ему два яйца. Когда к нам с тётей стали возвращаться силы, мы тоже пошли работать в колхоз.
Ленинград — мой город на всю жизнь.
Для меня не стоял вопрос — возвращаться ли после войны в Ленинград. Этому городу я отдала душу. Восстановилась в институте, окончила его, поступила в аспирантуру. Потом и сама читала лекции в ВУЗе. Я прожила в «Северной столице» почти всю свою жизнь — здесь вышла замуж, родила сына, он тоже впоследствии стал учёным-химиком. И, хотя судьба моя была нелегкой, я горжусь тем, что смогла приобщиться к мужеству жителей блокадного Ленинграда. Что моя работа в эвакопункте – это пусть и маленький, но всё же — вклад в Победу.
В 2014 году был снят фильм «Голоса. Дети блокады Ленинграда» и показан всего один раз в эфире «Первого канала». В нём участвовали 20 героев, прошедших страшный путь блокады ещё детьми. По их воспоминаниям была написана история. Автор фильма — Катерина Гордеева, Режиссёр — Сергей Нурмамед.
